Останавливая антиисторизм. Часть 4. Русская классика как художественный щит

Но не только художественный заслон мелкотравчатости, языковой немощи, зубоскальству был в нашей классике. Она была очагом нравственности для нашего общества. Большинство храмов ещё было закрыто, духовность шла от Гоголя, Пушкина, Достоевского, Шолохова.

Ещё раз обращаюсь к Слову Патриарха, сказанному им в 1998 году при обращении к писателям, пишущим на исторические и духовно-православные темы. В Слове было сказано: «...вспомним, что в те долгие годы гонений, когда «Закон Божий» в школах был запрещён, да и сами книги «Священного писания» ценились дороже золота, именно преподавание классической отечественной литературы сеяло семена веры в души людские» (подчёркнуто мною – В.Г.).

 

Поэтому современному читателю должно быть ясно: почему в 60 – 70-е столь яростно боролись наши отечественные писатели, критики, историки за отечественную классику, боролись против её извращения, осмеивания, зачисления в разряд никчёмного хлама.

Валерий Николаевич Ганичев –прозаик, доктор исторических наук, председатель Союза писателей России.

Ибо это было отстаивание мира духовной, национальной, русской культуры. Да и сегодня, если в театре герои Чехова или Достоевского ходят задом наперёд, заходятся в конвульсиях, мелко ёрничают, выстраивая все коллизии ниже пояса, если в книгах о Гоголе не находится места Тарасу Бульбе, если Пушкин рассматривается сквозь эротические очки, если до сих пор из себя выходят некие исследователи, чтобы опровергнуть авторство «Тихого Дона» Шолохова, надо понимать, что эти режиссёры, литераторы стараются понизить нравственный, художественный уровень общества, расчистить место для массовой, дешёвой, пошлой эрзацхудожественной продукции. Но главное тут – разрушить образ России, как великой державы, как страны великой духовной культуры.

Там, на далёких рубежах ультрапошлослости сегодняшних дней, выступили за отстаивание классики М. Лобанов и П. Палиевский, О. Михайлов и А. Ланщиков. Громом грянул доклад-статья П. Палиевского «Мировое значение Шолохова» в период, когда парижские салоны Лили Брик, Брайтон-бичские кофейни, кухни мелкой шляхты Варшавы и московские дома творчества уже сняли авторство Шолохова с великого «Тихого Дона».

П. Палиевский, этот эстет, мыслитель, вызывающий восхищение сибарит, обладающий высокими научными способностями, который, казалось, не ценил иерархию званий и снисходительно отвечал на требование друзей поскорее защитить докторскую: «Я за вас думаю». Он много сделал, чтобы остановить шквал «научных разоблачений» Шолохова (хотя, конечно, не прекратил их, ибо за ними стояли мощные политические и личностные мотивы).

Слово Палиевского, безусловно, было победой отечестволюбов. За детей, их сознание и обучение, после нашей победы в космосе взялись со всей основательностью в Америке. Они почти панически обратились к юным американцам: «Джон! Иван знает то, что ты учишь в 9-м, уже в 5-м». Они же взялись за наших детей, правда, с противоположной целью: понизить их интеллект и нравственность, тем более, что помощников у них было достаточно и внутри нашей страны. Возвратить юному поколению классику, детские народные сказки, песни, обряды, истинные понятия о добре и зле было делом отечественной критики и литературы. И тут были прекрасные статьи М. Любомудрова, И. Стрельниковой, Ю. Селезнёва.

Шедевром новой морали, который внедряли авторы, почти все уехавшие впоследствии за границу, было известное стихотворение, разобранное Ю. Селезнёвым:

Стану утром рано
Встречу великана.
И как только встречу —
Прыг ему на плечи.
Вот теперь я стану
Выше великана.

Да, взгромоздиться на плечи великана, стать выше естественной высоты народа – это была давняя мечта подобных, творчески тщедушных, но амбициозных и паразитологических творцов.

В это время укреплялось и расширялось духовно-православное направление. Учитывая довольно смягчённый после Хрущёва, но остающийся жёстким идеологический и организационный контроль за Православием и другими конфессиями, верующие интеллигенты действовали осторожно, но настойчиво и убеждённо.

К числу тех, чьи статьи и материалы могли появиться в моей книге, назову, кого знал, с кем встречался. Конечно, это В. Солоухин, И. Глазунов, Ю. Селиверстов, П. Паламарчук. Через воссоздание в иллюстрациях к Достоевскому, Мельникову-Печерскому, Лермонтову храмов, церковных ритуалов, Илья Сергеевич Глазунов создавал видимый мир церкви, её обряды, помогал понять тексты классиков. Его исторические картины вообще не могли быть историческими, если бы в них не было священника, креста, хоругви.

Цензоры и партаппаратчики морщились, но Илья был вхож в «высокие коридоры власти», ибо рисовал и генсека, и министров, председателя Госплана, иностранных дипломатов (Самаранч), находящихся в Москве. Перед коллегами Глазунов оправдывался: «Я художник эпохи. Всех рисую, запечатлеваю генсеков, вьетнамских рыбаков, министров, генералов МВД и чилийских горняков, Джину Лоллобриджиду и фронтовиков, королей и других персонажей времени».

Солоухин же подходил к теме православия издалека, описывая исторические события, разворачивающиеся вокруг иконы, её художественные и эстетические достоинства и, конечно, более осторожно, но стилистически отточено описывал её духовную суть. Да, наши национальные художники были бесстрашны и настойчивы, раз за разом увязывая воплощаемую ими классику с высокой верой.

 

Помню, как всех поразила в 60-х годах впечатляющая сцена поклонения Смоленской Божией Матери Кутузова перед Бородино, блестяще сделанная Сергеем Бондарчуком в эпопее «Война и мир».

«Канделябрами бить надо за это», – заявила по этому поводу одна активная дама, уехавшая затем за океан. Да, бить канделябрами за сохранение связи времён у нас призывали не раз. Что же касается преемственности времён, то тут следует назвать книгу В. Нестерова «Связь времён» (издательство «Молодая гвардия»), по-своему ошеломившая читателей. Ибо, как доказывалось в книге, прошлое, настоящее и будущее России связано и едино, несмотря на все социальные, общественные, временные противоречия и изменения.

Особо заставила вздрогнуть хранителей исторических тайн книга профессора Н.Н. Яковлева о начале Первой мировой войны.

У нас была особая серия «Даты истории», и мы заказали ему книгу «1 августа 1914 года», то есть, день начала Первой мировой войны. В это время началась Солженицынская эпопея. Он закончил свою книгу «Август четырнадцатого года», и мы получили (как и все крупные издательства) его письмо о том, что он закончил свою работу над этой книгой. И вопрос: не заинтересуемся ли мы его романом. Уже в полдень после получения раздался звонок от зав. сектором литературы ЦК КПСС Беляева: «Солженицыну – не отвечайте!» А через день неожиданно появился генерал КГБ Ф.Д. Бобков и порекомендовал нам издать книгу американской писательницы Барбары Такман «Августовские пушки» о начале Первой мировой войны. Когда я прочитал книгу, то понял, что это выдающееся произведение публицистической, художественной мысли. Американская писательница с горечью писала о том, как была развязана Первая мировая война. Помню её драматические слова, говорящие о знании русской классики: «Июль 1914 года. Таврический дворец. Сияет хрусталь люстры, бриллианты дам. Бал. Но это уже был вишнёвый сад, правда, об этом ещё никто не знал». Кстати, Кеннеди читал эту книгу перед Карибским кризисом. На этот раз Солженицын заставил издателей и власть издать несколько книг о начале Первой мировой войны (не хотели, чтобы он один осветил историческую дату – 60 лет с её начала). Но для нас и общества это обозначилось важным историческим открытием.

Книга Н.Н. Яковлева «1 августа 1914 года» уже не имела цензурных препятствий (надо было упредить Солженицына). В спокойной историко-фактологической книге, рассказывающей о ходе Первой мировой, именуемой по терминологии того времени империалистической, войны, таилась в её последней части историческая, идеологическая бомба. В ней профессор Яковлев в своей меланхолической манере показал поражения России и скрытые пружины организации Февральской и Октябрьской революций. И далее (о ужас! для агитпропа и всей партийной науки) он констатировал, что во всех партиях, свершивших одну и вторую революцию, во главе стояли масоны. Профессор никого не обличал, он просто на основании документов констатировал, что во главе кадетов, октябристов, эсеров, меньшевиков, РСДРП(б) стояли масоны. – Вот тебе и на! – Отрицали-отрицали этот «миф» о наличии в новой истории масонов и вдруг – «они были» да ещё и стояли во главе всех ведущих партий России. Книга вышла 100-тысячным тиражом. Я лежал в больнице на улице Грановского и оттуда дал задание выпустить ещё 100 тысяч экземпляров. Телефоны там прослушивались, кто-то понял опасность, пытался остановить новый тираж, но было уже поздно. Он, как и предыдущий, ушёл к читателю.

На дыбы встала официальная историческая наука во главе с малообразованным академиком – специалистом по Октябрьской революции –И. Минцом. Он (скорее его клевреты) состряпал письмо с разгромными аргументами по поводу каких-то несуществующих масонов. Письмо было послано в «Коммунист», затем было набрано в журнале «Политпросвещение», но не появилось.

 

КГБ и Агитпроп поняли, что могут попасть в капкан, о масонах может рассказать Солженицын, а там – иди, опровергай его. Солженицын, кстати, о масонах ничего не написал.

Книгу Н.Н. Яковлева запретили ругать и хвалить. Зато масоны перестали быть с этого времени запретной темой в литературе, публицистике.

Вот в таком узле противоречивых, разнообразных, политических, общественных связей выстраивалась художественная публицистика, общественная мысль в 60-70-х годах. Здесь мы обозначаем только открытую часть айсберга этой мысли. Но публикации, которые представлены в этом сборнике, говорят о многослойности, многовариантности, многовекторности подходов к будущему и прошлому России.

Мнения в авторских колонках не редактируются и могут не совпадать с позицией Игоря Ашурбейли.