Путевые заметки Марии-Алисы Свердловой о паломничестве 2014 года

Общего в нас – Синай

И вот мы на Земле обетованной – земле, где реками текут молоко и мёд, земле, превратившейся сначала на сотни лет в пустыню, а потом – трудом и потом за не­долгие двадцать лет – снова в цветущий сад. Изра­иль открываешь заново всякий раз, как приезжаешь сюда. А у меня уже по дороге от аэропорта сердце сжимается от нежности к Святой Земле и не отпускает до после­дней минуты. Выходишь на улицу, и, как горячим феном в лицо, – сухой израильский воздух. Высыха­ешь незаметно. Поэтому воду в себя тут заливают, как бензин в бак. А о московских холодах и дожде го­ворят с завистью.

Израиль – маленькое государство. Ширина его – сто тридцать пять километров. Девять месяцев в году тут борются с войной, а три месяца – с высуши­вающим всё и вся солнцем. Удивительно ощущение пульса жизни. Люди живут, ориентируясь не «на потом», а на «здесь и сейчас». Завтра тебя мо­гут и убить. Поэтому спешат любить, спешат танцевать, спешат молиться. Каждый вечер, пока мы были тут, на пляжах и площадях народ танцевал. Танец этот – как песня или молитва. Мужчины с седыми волоса­ми до лопаток, хиппи и худенькие мальчики с серёж­ками в ушах – тут люди всех возрастов и цве­тов кожи – от угольно-чёрных суданцев до рыжево­лосых северян. Синхронное покачивание, несколь­ко шагов, поворот вокруг себя и – руки вверх, как для благословения или молитвы. И все пели. Это было так красиво, что я сама не заметила, как простояла там пару часов. И мне показалось, что это и правда была молитва. Молитва благодарности за то, что се­годня не падали бомбы. За то, что ты не такой – стран­ный, с серьгой в левом ухе; с носом, который видно издалека; с огромными, как будто обведёнными гла­зами; вечно чужой – здесь, на горящей этой земле, нашёл дом. За вторую молодость, которая тут продлевается до семидесяти лет. За вечную борьбу и за то, что есть она, эта Земля...

Всюду дети. Здесь помнят, что Храм был разру­шен. Поэтому строят собственный храм – семью. Парни и девушки ходят по улицам с автоматами. Возвращаются домой после ежедневной охраны с ору­жием. Но ни разу ничего подобного тому, что бы­вает в Америке или в России, не происходит. Даже восемнадцати­летние тут знают, что такое ответственность за свой дом, свою присягу, своё оружие, своего соседа. Ни­каких эксцессов, никаких «нечаянно выстрелил в дра­ке». Наверное, потому что здесь знают цену миру. В армию идут все. В боевые войска попасть непросто – очередь. Но и плюс ко всему – чувствуют себя защищёнными. Потому что если по­падёшь в плен, тебя вернут. Недавно, например, обменяли четыреста террористов на четыре трупа израильтян. Не будем говорить о логике. Просто это так.

И наконец-то мы в Святом Городе – духовном цен­тре земли. То, что этот город святой, чувствуют даже самые толстокожие из циников. Этому даже придумали специальное название  – «иерусалимский синдром». Многие люди, приехав в этот город, прикладывают усилие, чтобы сдержать слезы, или не сойти с ума, или не танцевать перед воротами, как это дела­ют, например, православные арабы. И чем тоньше духовно организован человек, тем сильнее он чув­ствует святость и силу этого города, Гефсиманского сада, где было «моление о чаше», про которое зна­ют даже очень далёкие от веры люди. В ночь, перед тем как его взяли, Христос испытал и самое страш­ное, что может испытать человек, – богооставленность, смертный ужас и страх неотвратимости чаши, которую Он добровольно решил испить по безмер­ной Своей любви к людям.

На пути к Храму Гроба Господня мы встретили процессию китайских христиан, которые несли ог­ромный крест в рост человека – вверх, по дышащим сухим зноем иерусалимским проулкам. И это было так символично – встретить человека, несущего крест, – что легко можно было внутренним взором увидеть кровью залитый лик Господа; терновый ве­нец; пот, заливающий лоб; стёртые ладони и плечи, почти упавшие под страшной непосильной тяжес­тью креста; благословляющие губы; растерянную толпу, солдат; услышать свист бича и крики вслед. Всё это здесь помнит каждый камень.

Здесь говорили с Богом и здесь же с Ним боро­лись. Потому что так зримо и близко небо, что мож­но попробовать камень подбросить, – всё равно попа­дёшь в звезду, а если не в звезду, то в её отраже­ние. Общего в нас – Синай.

Лекарство от ненависти

Тель-Авив, 22 июля. В зоне ракетного обстрела – аэропорт Бен-Гурион. Одна из ракет попадает в дом в нескольких километрах от взлётной полосы. В аэро­порту воет сирена воздушной тревоги. Пилоты двух са­молётов принимают решение – развернуться у воздуш­ных границ с Израилем и вернуться в Москву. Аиакомпании из США приостанавливают полёты... Сотни пассажиров более чем на сутки застревают в аэро­порту.

...Когда самолёт сел, мы зааплодировали. Это были самые долгие аплодисменты, какие я слышала. «На бис» мы не хотели. Мы хотели только сказать тем, кто молился за нас, что мы долетели. Мы дома. Нас не подбили ракеты ХАМАСа, мы не попали в заголовки новостей, нам даже не пришлось сидеть в аэропорту. Мы побывали на войне и вернулись.

Чемодан собирала за десять минут. До последне­го решала, лететь ли в паломничество, организован­ное заместителем председателя Православного Па­лестинского Общества И. Ашурбейли по местам по­смертного пути Великой княгини Елисаветы Фео­доровны. В Израиле война, а наш маршрут, помимо встречи с Иерусалимским Патриархом, предполага­ет поездки на палестинские территории. В составе делегации – принц Майкл Кентский, духовенство, журналисты – и отменить её можно только по ноте МИДа РФ. В последний момент принцу британская разведка не даёт разрешения на поездку. Сама сомне­ваюсь. И, честно говоря, боюсь.

«Ты же не сумас­шедшая, чтобы лететь сейчас!» – бабушка надеется на моё благоразумие. Не значит ли искушать Бога – ехать в заведомо опасное место? Отменить? Но ведь это ежегодное паломничество приурочено к дням страшной гибели Царской семьи и Великой княги­ни Елисаветы Феодоровны. Начинается оно шест­надцатикилометровым крестным ходом к шахте под Алапаевском, куда живой была сброшена Великая княгиня и где умирала от голода и ран несколько страшных дней, а заканчивается на Святой Земле, куда с огромным трудом перевезли её останки. Ка­кой силой духа и даром любви обладала княгиня, если в последние свои часы перевязывала раны тем, кто был сброшен с ней в шахту! Вся жизнь этой женщи­ны, немки по происхождению, была примером жер­твенной любви к людям, ставшему для неё родным, русскому народу. Это она просила царя за убийцу своего мужа, бросившего в него бомбу. Самолёт переполнен. Израильтян ничем не ис­пугать. Подруга рассказывала, что её всегда поража­ла реакция израильтян на обстрелы: когда все бегут в бомбоубежища, они – к ракете, посмотреть, как она упадёт».

В самолёте молилась. Шансы приземлиться, если вдруг обстрел, минимальны. Но не успели сесть, как я поняла, что Святая Земля зовёт, даже если всё го­рит, взрываются дома и падают ракеты.

Водитель машины, в которой нам ездить по Из­раилю и Палестине, – араб. Гид объяснил: «Арабы не просят сверх обговорённого и по любой дороге проедут с завязанными глазами». Ехать в Иерусалим решили в объезд. Справа и слева – проволока, за ко­торой Палестина. Так и живут бок о бок, разделён­ные колючей проволокой, ненавидящие друг друга, дети Авраама. И вот уже я вижу самый странный и прекрасный пейзаж, который узнаю среди тысячи других: поднимающиеся уступами, усаженные све­чами кипарисов, холмы Вечного Города. Иерусалим.

Не думала, что буду жить у Храма Гроба Господня, где умер и воскрес Христос, где на Пасху сходит Благодатный огонь и откуда началось сотворение мира. В нашем отеле – ступени скользкие, гулкие, хо­лодные, обкатанные, как морем, временем и тыся­чами прошедших за века ног. Мы прошли Via Dolorosa – скорбным путём Иисуса – по кривым, ды­шащим жаром, Иерусалимским проулкам, вверх, к Голгофе, ко Храму Гроба Господня. Дорогой, по ко­торой Он, с окровавленным лбом, избитый страш­ной плетью с шипами, изнемогая от боли и жажды, шёл под страшной тяжестью креста, а народ, усти­лавший ему пальмовыми ветвями дорогу, теперь трусливо жался к стенам, боясь солдат.

Нас предупредили, что в Иерусалиме проходят стычки с арабами. Но я видела только улыбки. В Хра­ме из-за войны людей меньше обычного, но как все­гда всех цветов кожи. В очереди ко Гробу Господню – две мусульманские семьи.

На выходе, в стороне предхрамовой площади, послышал­ся взрыв. В небе расплывалось маленькое облачко. По-видимому, сбитая ракета. Страха не почувство­вала. Ночью проснулась от выстрелов под окнами. Послушала минут десять и не заметила, как заснула.

Следующими пунктами были святые места, по которым ходил Христос и которые посетила Вели­кая княгиня Елисавета с мужем. Большинство этих мест – на Палестинских территориях, а единствен­ная охрана – водитель. Сопровождавшая монахиня успокоила: «Это в газетах пишут, что опасно. С нами Бог. Если на границе пропустят, значит, смогут обеспечить безо­пасность». Едем мимо арабских посёлков. Пыль, раз­руха, чёрные от солнца ребятишки, песок, пальмы – мы на Востоке. Тощие ослы по обочинам дорог, кое-где, накрытые сеткой от птиц, банановые плантации.

И вот мы в Хевроне. Не успели остановиться, как подбежали арабские подростки, размахивая огромным жёлтым флагом «Аль-Каиды». Водитель крикнул на них по-арабски. Это помогло, но потом «Аль-Каи­да» заполыхала жёлтым пламенем прямо у моего лица. Мальчишки кричали что-то вслед, но лица их не были злыми. Один улыбнулся, когда я помахала ему. Потом – к Мамврийскому дубу, под которым Авраам принимал Бога, пообещавшего, что его потомство будет мно­гочисленно, как песок морской, и что от него про­изойдёт Мессия. Это место, священное для христи­ан и мусульман, стало перекрёстком, на котором разош­лись дороги детей Авраама – арабов и евреев. Дуб засох ещё в 1997 году, что, по преданию, означает ско­рый конец света. Рядом паслись козы, и легко мож­но представить, как тысячи лет назад тут стояли шат­ры, в воздухе пахло козьим навозом и высушенной землёй, а под ещё зелёным дубом Авраам резал козлён­ка, исполняя восточный закон гостеприимства. Обедали в арабском Вифлееме. Поразило фото Пат­риарха Кирилла прямо над баром.

И вот я впервые в месте, где родился Христос.

Просыпаешься утром от бьющего в глаза солнца и понимаешь: ты – в раю. Зелёное Галилейское море, по которому плавал Иисус, пальмы шумят на ветру... Как будто не рвутся ракеты над Израилем и Палес­тиной и нет сотен погибших, как будто в мире нет и не может быть войн. Едем в Назарет – цветок Галилеи, как лепестками окружённый со всех сторон горами, – единственный город в Израиле, в котором и у мусульман ёлка на Рождество. Одну ёлку увиде­ла в Назарете на площади. Июль, зной, пустыня и – Рождественская ёлочка.

Сильнее всего запомнилась прогулка на лодке по Галилейскому морю. Поднялся ветер, катерок стало качать, как скорлупку. Игорь Ашурбейли и его по­мощница Елена звали меня вниз, но я стояла на носу опасно накренившегося катерка, и каждый раз как волна обдавала брызгами, во мне поднималось безудержное счас­тье. Волны, брызги, солнце, сверкающее в зелёных волнах, нет таких слов, чтобы это описать. Позже – омовение в зелё­но-мутном Иордане, а всего лишь в 20 метрах – сама Иордания. Мо­ментами тревожное, паломничество оказалось таким, что я с радостью проделала бы этот путь ещё и ещё раз.

За день до отъезда ракета взорвалась в несколь­ких километрах от аэропорта. Мне начали звонить: «Аэропорт бомбили! Не вздумай лететь!» Новости. Сотни пассажиров застряли в аэропорту. Беспоко­юсь не о том, чтобы улететь (здесь даже в горячее время с радостью останусь), а о том, как вылетать из аэропорта под обстрелом. Игорь Рауфович спокоен: «Полетим и прилетим». И точно – утром рейсы возобновляют, аэропорт с задержкой, но даёт Боингу разрешение на вылет, с нами в самолёте – часть про­сидевших сутки в аэропорту пассажиров...

В дороге молимся. Я думаю, что если нас собьет ХАМАС, то жаль только того, что я ещё не родила детей. Но что бы ни случилось, я благодарна Богу за то, что я увидела: за это паломничество и за всё – хорошее и плохое...

Действительно, «на руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу свою».