09
«ОБОРОНКА»
– Из поколения космонавтов, родившихся в 40-е
годы, немногие могут сказать, что они потомственные
ракетчики...
– Из космонавтов я один скорее всего. Родители на-
чинали в ГИРДе, где под руководством Цандера и Коро-
лева были построены первые ракеты на жидком топливе,
затем в РНИИ. А с 1946 года отец работал в НИИ-88,
ОКБ-1, ГАУ Минобороны. Сказать, что я был в курсе ро-
дительских дел, нельзя. Но Германию помню, пусть и
фрагментарно – мне было четыре года, когда отца напра-
вили в группе наших специалистов для сбора оставшихся
после ухода американской армии фрагментов ракетной
техники, заводского оборудования, стартовых установок
снарядов «Фау-1» и ракет «Фау-2», документации. Жили
мы там же, где и семьи Королева, Бармина, Победоносце-
ва, Пилюгина и других ведущих специалистов по авиации
и реактивной технике, в городе Бляйхероде, в Тюрингии.
В нескольких километрах располагался подземный завод,
где собирали «Фау-2». Но в том нежном возрасте я, разу-
меется, мало что сознавал. Какое-то понимание того, чем
заняты родители, пришло, когда мне было лет десять.
– А к космосу когда себя начали примерять?
– Да не мечтал я стать космонавтом, хотел быть летчи-
ком. Занимался авиамоделизмом, читал книги по авиации.
Так сложилось, что мои 17 лет, когда решил учиться на
летчика, пришлись на 1960 год. Хрущев тогда по сути по-
ставил крест на военной авиации, посчитав, что ракетчики
с любым врагом справятся. В летные училища вообще не
было набора, и я поехал в Серпухов, в авиационно-
техническое. Но поступал с удовольствием. Мы с братом
увлекались сборкой радиоприемников, мне это было инте-
ресно, потому радиотехнический факультет оказался тем,
что мне нужно. Только училище переподчинили РВСН и
перевели в разряд командно-инженерного, радиофакультет
расформировали. Я отучился один курс и продолжил служ-
бу в Витебской области, в ракетной дивизии. После армии
у меня вопроса выбора места работы не было – пошел в
ОКБ-1, как тогда называлось предприятие, которым руко-
водил Сергей Павлович Королев. Тогда же сдал документы
в МВТУ имени Баумана, куда я был зачислен на второй
курс вечернего отделения. Приняли меня в 27-й отдел, воз-
главляемый Борисом Викторовичем Раушенбахом.
– Что для вас 12 апреля 1961 года?
– Я как раз тогда был в Серпухове. Переходя из корпу-
са в корпус между парами, мы услышали по трансляции
сообщение о полете человека в космос. Был у нас очень
грамотный преподаватель, майор Парфенов, который
тогда произнес: «Если он вернется, это будет здорово».
– Сейчас после двух полетов в космос и владея всей ин-
формацией о тех днях, как вы оцениваете полет Гагарина?
– Безусловно, это был подвиг и Гагарин знал, на какой
риск идет. О вероятности успешного полета «три девят-
ки» – 0,999, которая принимается как требование обеспе-
чения надежности при современных запусках, и речи не
шло. Перед запуском Гагарина не было двух «чистовых»
пусков, которые подтверждают требуемую надежность
всех систем. И системы аварийного спасения тоже не
было. На случай аварии на стартовом столе предусматри-
валась специальная металлическая сетка, натянутая у под-
ножия ракеты, куда через огромное отверстие в обтекате-
ле, которое мы видим на фотографиях «Востоков», дол-
жен был отстреливаться спускаемый аппарат. Еще Вален-
тина Терешкова вспоминала, как Королев, рассказывая ей
о системах спасения, показывал эту сетку. И пока за 20
секунд ракета не наберет минимально необходимую для
аварийного отстрела и катапультирования космонавта вы-
соту, шансов на спасение не было.
– Как нелетчики становились космонавтами?
– Сергей Павлович был убежден: в космос должны ле-
тать и те, кто создает космические корабли, чтобы пони-
мать и чувствовать работу техники, участвовать в ее со-
вершенствовании. В 1964 году ему удалось отправить в
космос инженера, главного специалиста-проектанта по
«Востоку» Константина Феоктистова. Военные были про-
тив, но тем не менее первый полет гражданского специа-
листа состоялся. И уже после возвращения Феоктистова
Сергей Павлович поручил создать отряд бортинженеров.
Подразумевалось, что это будут в первую очередь сотруд-
ники нашего предприятия. Система успешно работала,
пока в начале 2000-х очередной руководитель Федераль-
ного космического агентства Анатолий Перминов не при-
нял решение объединить все существующие отряды. И
бортинженеров попросили определиться, остаются они в
отряде или уходят работать на свое предприятие.
Сейчас требования к уровню подготовленности кос-
монавтов гораздо ниже, чем были в наше время. Мы
могли во время полета при необходимости даже входить в
БЦВК, вычислительный комплекс, нас готовили к тому,
чтобы мы были в состоянии вмешиваться в управляющие
программы. Сегодняшним космонавтам такой задачи не
ставят. Что касается перспективных проектов, то инженер-
испытатель кораблей нового поколения должен работать
в коллективе, его создающем.
– Королева не стало в 1966 году. Вам довелось с ним
встречаться?
– У него был традиционный порядок – увидеть людей
накануне каждого советского праздника. Заходил он и в
отдел Раушенбаха, то есть к нам. Был в нашей лаборатории.
Спросил: как дела, есть ли вопросы? Мы ответили: все нор-
мально и вопросов нет, памятуя, что от генерального стоит
держаться подальше. А то задаст вопрос, на который не
сможешь ответить, и последствия могли быть печальными.
С подчиненных Сергей Павлович спрашивал строго.
– Как работалось в атмосфере космической гонки?
Ощущение подъема, которое я испытал, придя в КБ в
1964 году, сохранялось вплоть до 1975-го. Мы жили в ожи-
дании следующего шага и главное – чувствовали в себе
силы его ускорить. Это, конечно, шло от неуемной энергии
Королева. Было сделано многое, но мы-то знали, сколько
проектов не удалось реализовать или сколько из них не
стали достоянием гласности. Например, идея с соединени-
ем третьей ступени и корабля тросом. Если эту связку рас-
крутить, можно было получить искусственную гравита-
цию еще в середине 60-х. Я своими глазами рассматривал
в секретном архиве предприятия проект ТМК – тяжелого
межпланетного корабля, а документ датирован, заметьте,
1959 годом. Королев уже тогда продумывал полет к Марсу,
и весь коллектив просто не мог не соответствовать масшта-
бу его идей. А деньги, награды – это вторично. Сверхуроч-
ные работы в те годы были делом обычным.
– Космонавтов чаще спрашивают о полетах, но куда
большая часть их профессиональной жизни проходит в
ожидании стартов.
– Для нас, инженеров, оно не было особо тягостным
– мы все-таки работали, продолжали заниматься своим
делом. Да, поддерживали себя в форме, регулярно про-
ходили обследование и тестирование, но и только. У лет-
чиков, живущих в Звездном городке, все устроено иначе.
Если ты назначен в экипаж, основной или дублирующий,
то все оставшееся до запланированного полета время тра-
тишь на подготовку по программе конкретной экспеди-
ции. Те же, кого в экипажи еще не включили, проходят
так называемую подготовку в группе, каждый день заня-
тия, как в школе. Это и тренировки, и теория, и совер-
шенствование основных навыков полета – стыковки, ма-
неврирования, приземления. Идет постоянный учебный
процесс. Тренажеры, аудитории, периодические выезды
на тренировки по посадке, выживанию. Конечно, эта «об-
щекосмическая подготовка» сильно отличается от про-
граммы экипажей, когда на шесть – восемь месяцев у тебя
все подробно расписано, что должен сделать, что изучить,
какие зачеты сдать.
Чаще под конкретный полет готовятся два экипажа –
основной и дублирующий, но в некоторых случаях и три
– добавляется запасной.
– Дублер имеет больше шансов попасть в следующую
экспедицию по сравнению с теми, кто готовится в группе?
– Теоретически. Изначально была довольно жестко со-
блюдавшаяся схема, когда дублирующий экипаж становил-
ся основным на следующий полет, особенно если програм-
мы полетов были близкими. Затем с началом международ-
ной кооперации начали создавать другие схемы. Но жизнь
и нештатные ситуации всегда вносят свои коррективы.
Скажем, когда готовилась аварийная экспедиция на
станцию «Салют-7», переставшую по причине отказа при-
боров системы дальней радиосвязи отвечать на запросы
ЦУПа и по сути умершей, я дублировал назначенного в
основной экипаж Виктора Савиных. Мы с Леонидом По-
повым прошли точно такую же подготовку, что и они, но
после того как Джанибеков и Савиных задачу по реанима-
ции станции выполнили, наш экипаж расформировали.
Вообще все эти надежды и ожидания – тема большая и
сложная. Ведь с момента, когда я прошел первую косми-
ческую медкомиссию, до конкретного назначения в эки-
паж минуло 16 лет. Долгое ожидание связано со многими
причинами.
Когда погиб экипаж Добровольский – Волков – Паца-
ев, я находился в подготовительной группе кандидатов.
Тогда я спросил у Алексея Станиславовича Елисеева, в то
время бывшего заместителем генерального конструктора
по летным испытаниям, какие теперь перспективы на
включение в программу подготовки к полету. Он отве-
тил: «Смотри – сейчас будут переделывать корабль, ста-
вить вместо третьего кресла систему жизнеобеспечения и
спасения экипажа в скафандрах. Год как минимум. Сле-
дующее: сейчас закладывают новую станцию, на ту, что
есть, уже никто не полетит. Вот и считай».
Судьба экипажей непредсказуема. Мой опыт – яркий
тому пример. В 1981 году я был сменным руководителем
полета в ЦУПе, числился в отряде космонавтов предпри-
ятия, ожидал назначения в экипаж. Мой начальник – Ва-
лерий Рюмин как-то мимоходом произнес: «Изучай био-
графию Джанибекова». Это означало, что я включен в
экипаж с ним. Мы оказались дублерами Лебедева – Бере-
зового, первой основной экспедиции на «Салют-7». Меся-
ца четыре готовились-тренировались. А по программе
советско-французского полета в рамках экспедиции посе-
щения на станцию должен был лететь Жан-Лу Кретьен.
Но внезапно Юрия Малышева, готовившегося команди-
ром экипажа, отстраняют кардиологи. Вместо него назна-
чают Джанибекова, а меня объединили с Ляховым и... по-
ставили в конец очереди. Позже мы оказались в дублерах
у экспедиции, которая не смогла состыковаться со станци-
ей, и ожидали, что следующий полет будет наш. Но нет,
назначили других. Логика формирования и очередности
экипажей до нас не доводилась. Это когда слетаешь, по-
лучаешь право задавать подобного рода вопросы, а до
первого полета подобное – моветон. Но и у второй экс-
педиции стыковка прошла неудачно, тогда уже полетели
мы с Владимиром Ляховым на «Союзе-Т9» в качестве вто-
рой основной экспедиции станции «Салют-7». На тот мо-
мент к ней был пристыкован огромный, весивший около
20 тонн челомеевский ТКС – транспортный корабль
снабжения. И мы его выгружали, а потом в спускаемый
аппарат ТКС складывали результаты экспериментов и от-
работавшее оборудование, всего килограммов 500.
– Какая-то эйфория – наконец-то я полетел – появ-
ляется?
– Таких ощущений нет – предстартовая ситуация
слишком напряженная. Есть тысяча причин, по которым
тебя могут высадить из корабля в последний момент – по
физиологическим показателям, из-за технического сбоя...
Потому пока не улетел и не отделился от ракеты, ни в чем
нельзя быть уверенным. Хотя приподнятое настроение,
конечно, есть.
– Первый полет, как я понимаю, – это переход в новое
качество. А второй остается таким же желанным, как и
первый, или уже нет той остроты? И были ли такие, кто,
единожды слетав, сам говорил себе: «Хватит»?
– Были такие. И тут вопрос не только в психологии.
Есть так называемые коротковики, те, кому по медицин-
ским основаниям противопоказаны длительные полеты.
У меня значилось: «Годен для выполнения длительных
космических полетов», а у некоторых, кого медики могли
бы забраковать, по договоренности с начальством появ-
лялась запись: «Годен для полетов продолжительностью
до 10 дней». И они ждали своей короткой экспедиции.
Такие испытательные полеты тоже были нужны.
У меня желание полететь снова было огромным. И не
за машину или пресловутые десять тысяч рублей. Просто
оказалось, что мне работать в космосе очень интересно.
Второй полет сильно отличается от первого. Тот – как
первые роды у женщины, не знаю, с чем еще можно срав-
нить. Он мне тем и дорог, что был тяжелый. А второй, на
станцию «Мир», – куда проще. Мы тогда стартовали с си-
рийцем Мухаммедом Фарисом.
– Самые яркие моменты двух своих длительных по-
летов можете вспомнить?
– А чего вспоминать – конечно же, посадка. Если после
старта, как я говорил, просто приподнятое настроение, то
после посадки, особенно если понимаешь, что работу
свою сделал хорошо, ощущения просто потрясающие.
Возможно, одна из причин такой эйфории в том, что при
длительном пребывании двух человек в замкнутом про-
странстве накапливается психологическая усталость.
Многие, и я в том числе, вели в полете личные днев-
ники. И тут уж заставлять себя приходится хоть полстра-
нички, но записать. Забывается-то все быстро. Зато во
втором полете, когда с сирийцем летали, он взял на борт
видеокамеру, купленную в посольском магазине. Это
была первая советская видеосъемка в космосе. Мы камеру
потом на станции и оставили, следующая экспедиция,
когда Манаров и Титов летали ровно год, весь свой полет
успешно ей пользовалась.
– Что можете сказать об иностранных космонавтах
– сильно от наших отличаются?
– Все разные, как, впрочем, и наши. Надо понимать,
что акция с иностранными космонавтами по программе
«Интеркосмос» была в первую очередь политическая, по-
тому и уровень подготовки оказывался соответствующий.
Но во всех космических программах среди партнеров-
участников находились настоящие профессионалы – наши
коллеги из Европы, американские астронавты. Среди
прошедших через программу МКС, я бы отметил Роберта
Кабану, Майкла Фоэла, Пегги Уитсон из НАСА, Томаса
Райтера, Жан-Пьера Эньере, Андре Кауперса из ЕКА, за-
помнился бельгиец Франк Де Винне, дважды летавший
на МКС. Теперь он генерал и большой руководитель в
Европейском космическом агентстве. Но он в первую
очередь летчик-испытатель. Великолепно освоил нашу
технику, причем до такой степени, что мы его готовили в
дублеры командира. Для иностранца вещь неслыханная.
– Какие, на ваш взгляд, перспективы у нашей косми-
ческой отрасли?
– Нынешний космос от времен Сергея Павловича Коро-
лева отличает коммерческая составляющая, чего в те годы не
было в помине. Эффективность космических исследований
– это связь, наблюдение за погодой, разведка, дистанционное
зондирование Земли. Тут еще можно что-то считать. Кроме
того, есть астрофизика, фундаментальные науки, медицина,
биология, развитие технологий различных направлений,
новые типы конструкций – как сиюминутно оценить эффек-
тивность затрат на эти исследования?
И надо понимать, что нынешняя ситуация в мире нам
отнюдь не подыгрывает. Возможно, через пару лет наш
«Союз» уже никому не будет нужен. Илон Маск сделает из
своего «Дракона» пилотируемый корабль, и НАСА возьмет
его в качестве основного корабля снабжения станции. Свой
«Орион» американцы делают очень похожим на наш ПТК
НП «Федерация» и применять его будут для лунных проек-
тов. Американцы вошли во вкус коммерческих программ, а
лет сорок назад в НАСА и помыслить об этом не могли.
Идея космического туризма с платной отправкой пла-
тежеспособных клиентов на орбитальную станцию «Мир»
была нашей. Вспомним, что в 90-е годы мы крепко сели
на мель. «Туристы» во многом выручали. В те годы мно-
гим специалистам РКК «Энергия» пришлось добывать
деньги для поддержания отечественной пилотируемой
космонавтики на переговорах в Хьюстоне. Проекты
«Мир» – «Шаттл», «Мир» – НАСА» принесли много по-
лезного для наших стран. Сначала американцы говорили,
что в «Союзе» тесно, изучать его трудно, а потом, когда
начали летать, стали ему доверять. Потому и закупили у
нас за 350 миллионов долларов всю документацию по
«Союзу», намереваясь использовать его как спасательный
корабль. Правда, в итоге положили на полку.
– Насколько серьезны китайские космические амбиции?
– Китайцы подошли к делу очень серьезно и за полто-
ра десятка лет в той или иной степени повторили боль-
шинство наших космических достижений. И останавли-
ваться не собираются. У нас с китайцами очень хорошие
отношения, с их первым космонавтом Ян Ливэем я зна-
ком. Отчасти успехи КНР можно объяснить тем, что
почти вся их космическая техника скопирована с совет-
ской. Проблема в том, что все «наше» у Китая уже закон-
чилось, теперь придется не повторять, а создавать свое.
Не уверен, что и дальше все пойдет так же гладко, но по-
тенциал у китайцев огромный.
Интересно, что они не настроены на совместные про-
екты. То есть вроде и не против, но сразу же оговаривают,
что все будет делаться по китайским стандартам. Секре-
тят фактически все.
Следующий конгресс Ассоциации участников космиче-
ских полетов состоится во Франции в октябре и пройдет
под девизом «Космос – мое будущее». И мы, можно ска-
зать, навязали Ян Ливэю подготовку доклада о космиче-
ском будущем Китая. Доложит – узнаем все их секреты.
Беседовал Алексей ПЕСКОВ
реклама
На случай аварии
предусматривалась
специальная металлическая
сетка, на которую
через отверстие в обтекателе
должен был отстреливаться
спускаемый аппарат
ДУБЛЕР –
ЭТО
ЗВУЧИТ
ДОЛГО
ЧЕРЕЗ ПАРУ ЛЕТ
СООТНОШЕНИЕ СИЛ В КОСМОСЕ
МОЖЕТ РАДИКАЛЬНО
ИЗМЕНИТЬСЯ
О прошлом, настоящем и будущем
отечественных пилотируемых программ
рассуждает летчик-космонавт
Александр АЛЕКСАНДРОВ,
дважды Герой Советского Союза,
советник генерального директора
ПАО «РКК «Энергия».
ПРОФЕССИЯ
Алексей ПЕСКОВ
