Наталья МАЛИНОВСКАЯ
Часть I.
РОЗГИ
ШАМПАНСКОГО
Сейчас, когда я думаю о папиной жизни,
она кажется мне похожей на головокружи-
тельный роман – таинственное рождение,
мучительно тяжелое детство, раннее взрос-
ление, кругосветные путешествия, чужие
страны, ставшие ему дорогими: Франция,
где он сражался и мог остаться, как многие
из его товарищей по экспедиционному кор-
пусу, Испания, которую он полюбил еще до
того, как ступил на ее землю и покидал с
горечью невольной вины – не сумел по-
мочь... И войны, войны, войны... Сколько
их было в его судьбе! Четыре года Первой
мировой, год Гражданской, почти два года
испанской и четыре Великой Отечествен-
ной. Больше десяти лет.
Какой мерой считать их? Год за два? За
три? За пять? А были, наверное, дни, или
часы, или час, которые зачтутся за десяти-
летие. Июльский день перед сдачей Росто-
ва. Декабрьское утро на реке Мышкове, от
которого война повела другой счет. Или
ночь карибского решения. Я не знаю, какие
дни назвал бы он сам, – эти или совсем
другие… И об этом уже никто не узнает.
Я не спрашивала – он не рассказывал.
Папа вообще был молчалив, а я слишком
уж молода и не до той давней (a на самом
деле слишком еще близкой) войны мне
было тогда, в двадцать лет – до памяти
надо еще дорасти... Это сейчас, спустя
годы, я перебираю свои догадки, просеи-
ваю то, что помню, ища золотые крупи-
цы, – мелочи, почти что пустяки, казалось
бы, случайные фразы.
НЕИЗБЫВНАЯ ФРАНЦИЯ
Помню, меня поразили два свидетель-
ства. Одно – журналиста Александра
Верта, описавшего встречу с отцом в
канун Сталинградской победы, когда его
армия, 2-я Гвардейская, уже сделала свое
дело, не допустив прорыва окружения, но
Паулюс еще не сдался. Ощущение кануна,
исторической значимости происходящего
здесь и сейчас было очевидно обоим, но
Верт, пересказывая их беседу, мельком
упоминает о том, что в тот вечер разговор
зашел о боях Русского экспедиционного
корпуса в Шампани во время Первой ми-
ровой войны. Как странно!
Другое свидетельство я услышала лет
десять назад от Евгения Борисовича Па-
стернака. Он вспоминал о том, что рас-
сказывал его отцу Илья Эренбург, наве-
стивший его после очередной поездки на
фронт – на 2-й Украинский в августе
1944-го, когда там блистательно заверша-
лась Ясско-Кишиневская операция.
Когда настала передышка, Эренбург
смог поговорить с командующим фронтом
– моим отцом. И вот что запомнилось Евге-
нию Борисовичу, тогда еще мальчишке, из
рассказа Эренбурга: «Представьте, только-
только поставлена точка еще на одной стра-
нице войны, победная точка: все сделано в
точности так, как было задумано, и в те
самые сроки – надо бы лучше, да нельзя! А
мы весь вечер и всю ночь проговорили с ко-
мандующим фронтом не об этом, а о Фран-
ции, о Париже, о Шампани».
Странно? Да. Значит, снова и снова отец
мысленно возвращался к тем далеким
годам, причем в обстоятельствах, казалось
бы, не располагавших к мемуаристике, да и
возраст у него был еще далеко не мемуар-
ный, не говоря уж о деле, всепоглощающем
и наитруднейшем деле тех дней. Почему же
не отпускала его та – первая – память?
Ответ я, кажется, знаю. Когда папа
начал писать книгу, я, в ту пору школьни-
ца, спросила: «А почему ты пишешь о той
войне? Почему не об этой?». На мое «по-
чему» отец ответил неожиданно резко:
«Пускай врут без меня».
Сейчас я понимаю, что по сути он отве-
чал не мне. В тот год у него на столе лежал
толстенный мемуарный том о Сталинград-
ской битве, прочитанный самым вниматель-
ным образом, свидетельством чему воскли-
цательные и вопросительные знаки на полях
вперемежку с едкими маргиналиями.
Отцовский ответ я запомнила: «Прав-
ды об этой войне еще долго никто не на-
пишет». «Потому что не напечатают?».
«Не только».
Он прав до сих пор, а может, и навсегда.
Больше вопросов я не задавала, а папа, по-
молчав, добавил: «Начинать надо с начала. И
до этой войны была война, война и война».
И он начал с начала.
Но все-таки почему отец решил пи-
сать о себе, как о другом человеке? Поче-
му роман, а не мемуары? Была тому при-
чина, хотя, может быть, и не самая глав-
ная – неосуществленное литературное
призвание. Отец был захвачен новой ра-
ботой, которой занимался урывками по
вечерам и в выходные. Не могу себе пред-
ставить, как это возможно, – вернуться с
работы, где что ни день, то, условно гово-
ря, Карибский кризис, и найти в себе силы
сконцентрироваться на романе.
Одиннадцать толстых тетрадей, испи-
санных изящным, старинного склада почер-
ком, совсем без помарок, настолько проду-
манными выношеннымбыло каждое слово.
На первом листе дата – 4 декабря 1960 года,
вверху пометка – «Примерный план (набро-
сок)». Последняя тетрадь была дописана
осенью 1966-го. Меньше года
жизни тогда оставалось отцу. Он
успел написать только о детстве и
юности – сюжет оборван возвра-
щением из Франции, а это в сущ-
ности самое начало.
Можно только гадать, как
папа предполагал работать над
текстом дальше, но ясно одно:
сделанное он считал первым чер-
новиком. И все же написанное
говорит о несомненных литера-
турных способностях. Только
один абзац: «Взошла поздняя луна,
большая и скорбная, и, горюя, по-
висла над горизонтом. И, кажется,
оттого она печальна, что увидала
изрытое воронками и окопами,
обильно политое кровью поле, где
убивали друг друга обезумевшие
люди. Тихий печальный ветерок
уносил с поля брани устоявшийся
в ложбинках пороховой дымок,
запах гари и крови. Молча обсту-
пилисолдатыподъехавшуюкухню,
молча поужинали. Стрельба стих-
ла, лишь вдалеке кое-где рвались
снаряды. Санитары сновали по
окопам, выносили на носилках
тяжелораненых; полковые музы-
канты подбирали убитых. На по-
возках подвозили патроны и на
тех же повозках отправляли в тыл
убитых – хоронить. Коротки весенние ночи.
И едва рассеялся туман, артиллерийская ка-
нонада разбудила измученных, съеживших-
ся от утреннего холода солдат, а земля снова
задрожала от разрывов, снова затянулась
дымом и пылью».
КАК МАЛИНОВСКИМ
ЗАПЛАТИЛИ ЗА СНАРЯДЫ
В герое романа Ване Гринько явственно
узнается отец – это он в августе 1914 года
решил записаться добровольцем и пойти
на фронт, но его не взяли по малолетству.
Тогда он забрался в пустой товарный вагон,
прицепленный к воинскому эшелону, зата-
ился, но был обнаружен на полпути к гер-
манскому фронту. Выяснив, что ни семьи,
ни дома у него нет, его оставили в полку до
первых боев: если не струсит, пускай слу-
жит. Так в 256-м Елизаветградском полку
64-й пехотной дивизии у пулеметчиков
появился новый подносчик патронов.
Бегство на фронт разом разрешало все
жизненные затруднения, но обязывало
пройти весь воинский путь – возвращаться
с полдороги отец не умел, а уходить уже
научился. «Бесповоротному человеку и са-
мому несладко, и с ним нелегко, но поло-
житься на него можно», – эти папины
слова, сказанные по случайному поводу и
безотносительно к себе, я запомнила, уга-
дав в них автобиографию. Так бесповорот-
но он стал военным человеком, а отвага,
честолюбие, ум, привычка доводить вся-
кое дело до блеска и, наконец, удача, не
уберегшая от пули, но спасшая от плена,
лагерей и от смерти, определили дальней-
шее развитие событий. И все же первые
шаги, наверное, дались труднее всего.
В октябре 1915 года под Сморгонью
отец, уже георгиевский кавалер, был ранен.
Операция в полевом госпитале без наркоза,
в полном сознании, с дикой болью. Потом
Ермаковский госпиталь в Москве, долечи-
вание в Казани. По выздоровлении отца от-
командировали в Ораниенбаум, где форми-
ровалась особая пулеметная команда, кото-
рой предстояло отправиться во Францию.
Головокружительный поворот судьбы!
Никто не хотел ехать бог весть куда и
непонятно зачем. Франция в восприятии
солдат Первой мировой была овеяна па-
мятью о 1812-м, когда их предки воевали
с Бонапартом, но тем непонятнее звучали
рассуждения о союзническом долге. Ясно
одно: там они тоже будут воевать с немца-
ми. Но почему во Франции, а не у своих
границ, не понимал никто.
Дело же было в том, что когда у рус-
ской армии обнаружилась катастрофиче-
ская нехватка снарядов, правительство об-
ратилось к Франции с просьбой о помощи.
Французы, припомнив заключенные в
конце XIX века взаимные союзнические
обязательства, предусматривавшие воен-
ную помощь в случае агрессии третьей
страны, предложили России расплатиться
за снаряды людьми. Ибо, как известно,
наши людские запасы неисчерпаемы, а с
деньгами всегда были проблемы. Франция
заявила о готовности поставить требуемое
количество вооружения в обмен на 400
тысяч русских солдат, но сговорились на
рассрочке – сорок тысяч солдат в месяц. И
долг заплатили людьми – своего рода ре-
цидив работорговли в XX веке.
Во Францию послали Русский экспе-
диционный корпус из четырех бригад.
Отец оказался во 2-й бригаде. В корпусе
были 45 тысяч человек, почти в десять раз
меньше, чем требовали французы. Но и
вооружения Россия получила соответ-
ственно меньше.
Солдат для Франции отбирали особым
образом, почти как в Кремлевский полк.
Согласно специальному предписанию не-
обходимыми качествами считались:
1. Безукоризненно славянская внеш-
ность без намеков на иное происхождение,
а также «общая приятность облика».
2. Рост не ниже 175 сантиметров (по
тем временам довольно высокий).
3. Православное вероисповедание.
4. Грамотность и достаточное общее
развитие вкупе с отсутствием вредных
привычек.
5. Умение метко стрелять, знание во-
енного дела, наличие наград и иных отли-
чий по службе.
Французы не предполагали, что для
них отберут лучших, они рассчитывали на
необученных новобранцев, которых сами
намеревались учить, а после использовать
на тяжелых участках фронта, жалея свои
войска, что, наверное, естественно. Так
что первоклассное пополнение армии
явилось для французского командования
радостной неожиданностью. Россия в оче-
редной раз удивила мир, на сей раз каче-
ством, а не количеством.
Пропустим рассказ о пути во Фран-
цию – через Сибирь, а далее морями в
Марсель – в романе об этом рассказано
подробно и впечатляюще.
ЛЯ ГЕРР И ЛИБЕРТЕ
Марш новоприбывших по улицам
Марселя поразил галльское воображение.
Незабываемое зрелище! Первый полк
сформирован сплошь из блондинов с голу-
быми глазами, второй – из шатенов с серы-
ми (на сей предмет тоже существовал осо-
бый приказ – какая предусмотритель-
ность!). На солдатах новое, безукоризненно
подогнанное обмундирование, а в первой
шеренге каждого полка по Марсельской
набережной идут одни георгиевские кава-
леры. Естественно, ради такого случая
бригадам был придан первоклассный ор-
кестр, но об инженерных и артиллерийских
частях, наводя лоск, позаботиться забыли.
Вскоре русский корпус отправился на
Шампанский фронт, где летом 1916-го
разгорелись бои, и тогда французы по-
разились боевой выучке, выносливости и
отваге русских солдат. Все – от француз-
ских начальников до солдат с оттенком
удивления отмечали привычную взаимо-
выручку в бою и бесшабашную удаль, что
укрепило командование в намерении ис-
пользовать русские войска на самых тяже-
лых участках фронта. Так и сделали – в
итоге только в октябрьских боях 1916
года наши бригады потеряли треть своего
состава, а в январе 1917-го тяжелые поте-
ри причинила газовая атака.
Наши солдаты воевали храбро,
но им приходилось много труднее,
чем французам, и речь не о физиче-
ских тяготах окопной жизни. При-
вычные к отечественной жестоко-
сти, во Франции наши солдаты уви-
дели своими глазами другую армей-
скую жизнь, в которой, во-первых,
не было титулования «ваше высоко-
благородие». Обращение «мон же-
нераль» («мой генерал») или «мой
лейтенант» казалось им почти прия-
тельским, чуть ли не задушевным.
Восхищало и то, что у французов
командир мог поздороваться с сол-
датом за руку и не имел привычки
орать на подчиненных. Эти обыкно-
вения, непредставимые среди род-
ных осин, очаровывали, особенно
поначалу, пока еще не обнаружи-
лись местные ручейки и пригорки.
Но главное – во французской
армии не было мордобойцев. Надо
уточнить: этот солдатский термин не
имеет отношения к дедовщине, речь
идет об обыкновении начальника
бить подчиненного по поводу и без
повода. Однако на войне мордобой-
цы обычно присмиревали, помня,
что пулюможно получить и от своих,
такое случалось. Солдаты хорошо
знали, кто из командиров нормаль-
ный человек, а кто истерик и мордобоец. Во
Франции, как оказалось, офицер, ударив-
ший солдата, рисковал получить сдачи.
Помимо обыденного мордобойства в
корпусе были в ходу и телесные наказания
– шпицрутены. Введенные Петром и отме-
ненные в 1864 году особым приказом они,
как и смертная казнь, были разрешены к
применению в войсках Экспедиционного
корпуса для укрепления дисциплины. В
отцовской книге описан конкретный слу-
чай – подлинная история с настоящей фа-
милией и именем. Описаны и сама экзеку-
ция, и унизительная подготовка к ней: тот,
кому назначены розги, накануне сам шел
срезать их. Но кроме боли, унижения и
иных моральных страданий, всем солда-
там, вынужденным бить своего товарища,
не говоря уже о нем самом, было нестерпи-
мо стыдно перед французами. Стыдно за
отечество.
Тем временем отношения наших сол-
дат с французскими, как и с крестьянами,
жившими вблизи от лагеря, складывались
самые добрые. Наших солдат полюбили.
Французы еще долго потом вспоминали,
какие забавные люди эти русские: «Словно
большие дети! Медведя с собой привезли,
играют с ним. Попросишь помочь, никог-
да не откажут. Детей любят – наших ребя-
тишек конфетами угощают. Да еще и театр
устроили при госпитале».
Медведя Мишку офицеры невесть
зачем купили по дороге во Францию –
еще в Екатеринбурге, и ручной зверь, за-
печатленный на многих фотографиях,
стал любимцем бригад и их своеобразным
талисманом. Он, видимо, немало способ-
ствовал распространению редкостно жи-
вучей мифологии относительно нашего
национального пристрастия к медведям и
россказням об их повсеместном обитании
вплоть до Красной площади.
В России тем временем произошла Фев-
ральская революция, и в корпусе согласно
начальственной формулировке из донесе-
ния на родину «начались брожения».
Окончание следует
10
ИСТОРИЯ
№ 2 (666) 18–24 января 2017 года
ЭКСКЛЮЗИВ
Дочь прославленного
советского маршала
предоставила «Военно-
промышленному курьеру»
право публикации воспоминаний
о ее отце, чья воинская судьба
вместила в себя совершенно
невероятные события.
Солдат для Франции
отбирали особым
образом, почти как
в Кремлевский полк
Анатолий ИВАНЬКО,
директор Центра
анализа геополитики,
войн и военной
истории
И все же между Петербургом и Вашингтоном действительно
были и дружба, и взаимовыручка. Да и сам этот союз
правительства-антиподы считали вполне естественным. У рус-
ских и американцев не имелось неразрешимых противоречий,
зато был общий опасный «союзник» в лице Великобритании.
Первое знакомство представителей двух народов произошло
на Аляске, куда русских заставил шагнуть мех морского бобра.
Наши предки в отличие от европейцев ничего не завоевывали, а
лишь основывали промысловые фактории. Со временем бобра
становилось меньше и само пребывание русских поселений на
Аляске теряло смысл, при этом казна тратила значительные
суммы на содержание существующей там еще со времен Павла I
Российско-американской компании.
Принципиально со своими владениями в Новом Свете власть
в Петербурге определилась еще при Екатерине II. И это был не
политический, а прагматичный, коммерческий подход.
В советскую эпоху превалировало мнение о царском экспан-
сионизме на Аляске через Российско-американскую компанию,
созданную Павлом I. Нашим экспертам вторили заокеанские, на-
пример госсекретарь США Джон Фостер Даллес. Те и другие
лгали. Известно, как Александр I отреагировал на предложение
руководства компании строить крепости на северо-западном бе-
регу Америки: отправил горе-завоевателям «строжайший выго-
вор… с тем, чтобы повиновались распоряжениям и видам прави-
тельственным, не выходя за рамки купеческого сословия». Идею
присоединения к России Гавайских островов император отверг.
Когда в ответ на царский указ 1821 года о границах русских
владений в Америке и введении стомильной морской экономиче-
ской зоны в США появилась знаменитая доктрина Монро, кото-
рая стремилась оттеснить возможных соперников, оставив за
собой весь континент, в Петербурге отреагировали спокойно,
если не сказать равнодушно. Наши политики предпочли интер-
претировать доктрину Монро как направленную против Англии.
В 1824 году положение ко-
ренным образом изменилось
подписанием царем конвен-
ции, которая, в частности, раз-
решала американцам зани-
маться ловлей рыбы, где им
будет угодно, а с учетом того,
что в тексте на французском
языке было употреблено слово
«промысел», это означало и
разрешение на добычу мор-
ских зверей.
Отношения между Росси-
ей и Америкой оставались
ровными и конструктивными
вне зависимости от того, кто
находился в Белом доме и
Зимнем дворце. С воцарением Александра II они только окрепли
благодаря как внутренней, так и внешней политике самодержца:
отмене крепостного права, присоединению к декларации, осуж-
давшей торговлю негритянскими невольниками, подчеркнуто
дружелюбной позиции, занятой Россией во время Гражданской
войны.
Именно русские не позволили Англии и Франции вступить в
войну на стороне южан. Разгоревшийся конфликт при посредни-
честве Петербурга удалось погасить, за что Вашингтон был бла-
годарен России. Немалую поддержку Аврааму Линкольну оказал
поход к американским берегам в 1863 году русской эскадры. Она
стала своеобразным гарантом федеральному правительству.
Русский флот покинул американские порты лишь тогда,
когда напряжение спало, а законное федеральное правительство
укрепило свое положение. Походы к берегам США повторялись в
1871, 1876 годах. Каждый раз американцы оказывали русским
морякам самый теплый прием.
Позже во время польского восстания, когда трудно приходилось
Петербургу, США отблагодарили тем, что категорически отказались
участвовать в дипломатическом походе Запада на Россию.
На этом фоне направление в Россию делегации конгресса
через Атлантику на неприспособленном для такого плавания ко-
рабле, чтобы выразить сочувствие американского народа импе-
ратору Александру II в связи с покушением на него народовольца
Каракозова, уже выглядело вполне естественным жестом настоя-
щих друзей («Тикондерога» швартуется в Кронштадте», «ВПК»,
№ 31, 2016).
Что можно сказать по этому поводу? В международных от-
ношениях, равно как и между людьми, вне зависимости от при-
надлежности к разным политическим системам должны превали-
ровать порядочность, благодарность, верность слову, трезвый
расчет и миролюбие. Именно этими категориями руководствова-
лись наши далекие предки как в России, так и в Америке на про-
тяжении целого столетия.
БРАТСТВО
ПРОТИВ
ЛОНДОНА
ПОЛИТИКА РОССИИ
В НОВОМ СВЕТЕ СТРОИЛАСЬ
ПО ЗАВЕТАМ ЕКАТЕРИНЫ
Трудно представить, что были времена,
когда Россию и США связывали не просто
партнерские, а скорее даже братские
отношения. Тем более сложно поверить
в это, если знать, насколько разными были
партнеры – русский царизм и американская
демократия.
«
Русские
не позволили
Англии и Франции
вступить в войну
на стороне южан,
за что Вашингтон
был благодарен
России
»
ДВА БЕРЕГА
ЗА ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА
ДО МАРШАЛЬСКОИ
ЗВЕЗДЫ
Лето 1919 года. Ницца. Малиновский крайний слева в верхнем ряду
Родион Малиновский.
Парадный снимок. Май 1916 года
